За пригоршню оренов [СИ] - Роберт Уралович Ибатуллин

Роберт Ибатуллин

За пригоршню оренов

Деревня Юзбулак лежала в километре от тракта. Её было отлично видно в голой степи: пёстрая россыпь дрожжебетонных домиков, густая зелень садов, над крышами и деревьями — водонапорная цистерна на треноге, решётчатая башня ветряка, вышка связи. Я потянул повод, сворачивая с разбитого асфальта на выжженную солнцем добела пыль просёлка. Аркан, обмотанный вокруг моего пояса, натянулся.

— Ощень довольный, да? — проворчал позади Махмутка. — Тебя деньги платить, меня башка рубить — ощень хорошо, да?

Вопрос был риторический и ответа не требовал. Башка Махмутки Джумагалиева стоила две тысячи оренбургских медных унций, а Юзбулак входил в систему паевой антикриминальной взаимопомощи, о чём говорил логотип общества «УралКаспийСтопКриминал» в нижнем правом углу придорожного инфостенда. Это значило, что здесь мне заплатят за голову преступника, хотя в данной юрисдикции Махмутка никаких преступлений не совершал. Тот же стенд, отмечавший собой границу суверенной хоумстедной территории Юзбулака, сообщал и другую полезную информацию: население — 480 человек, масть — чёрная, религия — какая-то ветвь протестантизма, курение и публичное обнажение запрещены, ношение оружия обязательно.

Я неторопливым шагом приближался к деревне. Моя Тойота слегка прихрамывала на переднюю правую — подковы точно пора было менять. Махмутка плёлся на привязи, бормоча по-татарски ругательства больше для порядка, без души. Степь сменилась садами и огородами. Яблони и вишни бросали на дорогу приятную тень. Людей не было. Все сидели по домам в такую жару.

Дорога сделала поворот, и между двумя пустующими, заброшенными дощатыми башенками с пулемётными гнёздами я въехал на главную и единственную улицу Юзбулака. Двухэтажные домики с цветущими палисадниками то радовали, то резали глаз вызывающим разноцветьем. Как обычно в чёрных политиях, каждый хозяин украшал дом в полную меру своего вкуса и фантазии. В этом буйстве красок и рельефов, вылепленных доморощенными дрожжескульпторами, даже вывески не сразу бросались глаза. Я миновал зерноток, лавку, шерстобитную мастерскую, краеведческий музей, аптечно-фельдшерский пункт под флагом Уральской гильдии медиков, кузницу, белую церковку с чёрным протестантским крестом на фронтоне и въехал на центральную площадь.

Дети с криками гоняли мяч в пыли. В центре стоял свежевыкрашенный серебрянкой обелиск с чёрной звездой и надписью «Памяти борцов за анархию, павших в боях с бермекистским хищником, 2074–2088». Над зданием администрации — самым задрипанным домиком в деревне, единственным одноэтажным и не раскрашенным — тряпкой висел в безветренном воздухе выцветший флаг Юзбулакской Суверенной Общины. Перед администрацией возвышался огромный тополь. На двери висел графкод с адресом официального контакта в бэкнете. Дверь, конечно, была закрыта.

Я спешился, сфотографировал графкод на магфон и подвёл Тойоту к поилке. Махмутка рухнул в пыль и привалился к стене. Дети бросили мяч и сбежались ко мне. Они таращились на меня и на связанного бандита с одинаковым ужасом и изумлением.

— Дядь, ты охотник за головами, да? — заговорил самый смелый.

— Типа того.

— Сбегать за старостой?

— Дуй.

Сразу двое мальчишек куда-то рванули, а я наполнил флягу, напился, дал напиться Махмутке, привязал Тойоту к коновязи и стал рассёдлывать. Надо было дать кобыле отдохнуть. Время терпело.

Я как раз снял седло, когда подбежал староста, наголо бритый мужик с заплетённой в дреды бородой, в белом полукафтанье, с пистолетом на портупее, магпадом под мышкой и экспресс-тестером в руке. Лицо у него было как у человека, которого сдёрнули с толчка.

— Это он? — выпалил староста. — Джумагалиев? Как вы его поймали?

Я пожал плечами.

— Это скучная история.

Староста смотрел на меня, будто чего-то ждал, а потом спохватился.

— Ах, да. Надо сверить. — Он поднёс тестер к Махмуткиным связанным рукам, приложил к пальцу, щёлкнул иглой. Вперился глазами в магпад: — Что ж такое… Почему соединение с базой такое хреновое? О! Есть ответ! Точно он, стопроцентная идентичность! — Староста просветлел лицом. — Зайдёмте, оформим награду.

Вокруг уже начали собираться взрослые зеваки. Я убедился, что Махмутка надёжно привязан, и прошёл следом за старостой в душную, прокалённую солнцем контору.

Над старостиным столом висел заботливо вставленный в рамочку под стекло полис политического страхования «Союза защиты свободы» — сиреневый, самый дешёвый полис без покрытия социомедицинских консультаций. Другую стену украшал глянцевый плакат с лучезарным Иисусом и цитатой «Паси агнцев моих». Третью, невесть зачем и почему (видимо, просто для солидности) — карта главных политий постамериканского пространства, изданная Гильдией регистраторов. Староста распахнул окно. Комнату заполнило стрекотание кузнечиков, но сильно свежее не стало. Староста сел за стол и забарабанил по экрану магпада.

— Хорошо, что сделали локальную реплику базы, — бормотал он, — связь ни к чёрту, прости Господи… Ага. Вот. Джумагалиев Махмут Гайса-улы, 2095 года рождения, гражданин Оренбурга… неважно… дело возбуждено Оренбургским судом… следствие проведено Русско-Казахским детективным агентством… доказанные эпизоды… ограбление, разбой, разбой, ограбление, кража со взломом, тяжкие телесные повреждения, разбой, убийство, неуплата налогов… слушание in absentia… приговор — смертная казнь, приз — две тысячи оренов за арест, пятьсот за исполнение. Ну, вроде всё в порядке! — Староста ещё потыкал в магпад и развернул по столу ко мне. — Подпишите акт, и отправим в Оренбург, когда связь наладится.

Слева под актом, в поле «Ответственный магистрат», стоял отпечаток пальца старосты и имя: «преподобный Константинов Исаак Даниилович». Правое поле «Поимщик» предназначалось мне. Я задумался, и староста вдруг с подозрением спросил:

— И всё-таки, где вы его поймали?

— На Тургае. — Я вбил в поле «Поимщик» «Клим Истомин», приложил палец и вернул магпад.

— А, нереестр, — Константинов понимающе кивнул. — Тогда понятно, зачем тащили досюда. — Он прочитал подпись и глянул на меня теплее. — В честь Потрошилова? Какого года рождения?

— Девяносто первого.

— Как мой брат! Тоже Клим! — Староста улыбнулся совсем по-дружески. — Ну что ж… Чек возьмёте?

Я покачал головой.

— В нереестре — только наличные. И лучше металл.

— Понимаю… Но не уверен, что наберу… — Константинов нагнулся, полез в тумбу стола, загремел ключами. Приятно зазвенели монеты. — Сто… двести… — считал он. — Вот, держите, тысяча семьсот серебром.

Он высыпал на стол горку серебряных унций сотенного номинала с оренбургским полуорлом и косым крестом. Я перебрал монеты. Сильно потёртых не было. Официальный оренбургский курс серебра к меди — сто к одному — действовал и на нереестровых рынках.

— Остальное?

— Могу уральскими тенге. Правда, бумажные…

Я кивнул. Урал-тенге в нереестре брали не так охотно, как орены, но в большинстве мест всё-таки брали, и курс был твёрдый, шестнадцать к одному.

— Сойдёт.

Константинов отсчитал и вручил мне девятнадцать замусоленных бумажек с портретом атамана Жанабекова.

— С вас четыре орена сдачи, — сказал он. — Можно